Стальной Лев Революции. Начало - Страница 58

Горшков смутился.

— Так. Что произошло-то?

Дед рассказал.

В деревне жили преимущественно кустари — сапожники и кожевники, практически все друг другу родичи — Кожемякины и Сапожниковы, беднота и середняки. Было несколько богатых дворов — Овсовы, которые занимались сельским хозяйством и их родичи — Сундуковы, тоже середняки и беднота, занимавшаяся производством и выделкой экипажных ходов, саней, деревянной посуды, сундуков. В последние полгода стало невозможно наняться батрачить, ни спокойно работать. Все это время у кустарей с работой была просто беда. Кругом война, которая в этой губернии бушевала уже почти год. Кого-то из мужиков мобилизовали, кто-то остался. Но все равно работы не было. У местных кулаков, Овсовых, на фоне отсутствия работы и заработка у большей части соседей — все было хорошо. Своим родственникам, Сундуковым, Овсовы еще как-то помогали, а вот чужим — нет. Чужими для них были и Кожемякины с Сапожниковыми. Да и своим-то работы много не было. Сеяли да жали, запасались на зиму. Противоречия тлели и накапливались, как и взаимная ненависть. Но исподволь. До открытых столкновений не доходило, хотя иногда ругались чуть не до драки. Копилась злость друг на друга у соседей целый год, вот и «полыхнуло».

Позавчера младшие дети затеяли играть в войну и, как водится, разделились на «Красных» и «Белых». Чего уж там произошло теперь никто и не узнает, но в результате игры, самого маленького Кожемяку, шести лет, единственного сына и любимца в семье, где из детей еще восемь девок, близнецы Овсовы — балбесы, Матвей и Мирон забили насмерть и закопали в снег, чтобы от родителей не попало. Когда же дело вскрылось, отец мальчишки пошел разбираться, но его потравили собаками, а потом выкинули со двора. Он немного отлежался и запил горькую напропалую. Вчера вечером одурев от горя, обиды и водки, взял топор и пошел мстить. Поскольку пил он не один, то пошли втроем.

Перелезли через забор, убили собак, подперли двери и подожгли дом.

На пожарище сбежалась половина деревни. Родственники Овсовых пытались урезонить буянов, но те отмахивались топорами до тех пор, пока не стало понятно, что спасать в горящем доме уже некого. Пожгли они пятнадцать душ, одних детей у Овсовых было девять.

А самое страшное, что пожар тушить не давали. Кожемяка зарубил двух баб, которые пытались тушить пожар.

Вот и схватились Сундуковы за ножи, да топоры. Подняли убийц на вилы.

Их родственники вступились, кто-то выстрелил. Тут и завертелось.

Убивали все. И бабы и старики со старухами, и дети, кто постарше.

Всю ночь резали, жгли, кое-кто и постреливал. Не жалели никого. Ни себя, ни соседей.

К утру в деревне остались только мертвые и несколько сумасшедших баб. Остальные — кто убежал из деревни и замерз в снегу, кто, подхватив нехитрый скарб, рванул, куда глаза глядят, а кто и с ума съехал.

От этого рассказа у солдат и командиров волосы встали дыбом, а дед спокойно рассказывал, периодически прихлебывая явно холодный чай из кружки.

— Вот так-то вот, — закончил свой рассказ старик. — А вы все никак не успокоитесь. Вам воевать только. Сеять-то, поди, уже разучились? — Дед сплюнул на пол, после чего взял тряпку и, нагнувшись, стер плевок.

— Дед, а ты-то как жив остался? — спросил кто-то из солдат.

— А я, милок, испугался и в лес сбежал. У меня тут коровка недалече. Корову подоил, сена задал и утром домой пошел. Принес молочка внучатам, а поить-то и некого. Можа вы, служивые, молочка отведаете? Чего пропадать-то ему?

После этих слов, все бросились на улицу. Солдат и их командиров рвало. Желудки освобождались от намека на содержимое.

Потом, когда отдышались и покурили, решили вернуться в дом.

Однако, солдат, шедший первым, едва зайдя в горницу, застыл столбом. После того, как его отпихнули, все увидели старика, который висел в петле, в Красном углу. Веревку он накинул на крюк в потолке, видимо самый крепкий в доме, с которого свисала лампада.

Так они и висели под образами — старик и лампадка, которая еще немного померцала и погасла.

Видимо Бог, совсем покинул это место.

Сообща вынули старика из петли, положили на лавку и вышли на двор.

Опять молча, покурили, поглядывая по сторонам.

— Что делать будем, подпоручик?

— Хоронить их надо. Нельзя так оставлять. Мои помогут.

Горшков задумался на некоторое время.

— Не передерутся между собой солдатики?

— Тут уже не за что драться, — Михеев сплюнул. — Дожили, мать его!

Помолчали.

— Давай у мужиков спросим, чего они-то думают? — Красный командир показал на солдат, которые стояли отдельно и чего-то между собой обсуждали.

— Тоже верно, — подпоручик подошел к солдатам и спросил. — Ну, что, мужики делать будем? Как сами-то думаете?

Солдаты, молча, переглянулись. В этот момент они были настолько едины, что подпоручик Михеев почувствовал себя лишним на кой-то миг.

— Чего тут думать? — ответил старший по возрасту солдат. — Хоронить их надо. Всем Миром. Иначе не по-божески будет.

— Мы, с товарищем Горшковым, тоже так думаем, — солдаты несколько удивленно переглянулись. Они явно не ожидали таких слов от белого офицера. Горшков тоже подошел и стоял рядом, слушая. Солдаты еще некоторое время переглядывались, потом один из них вымолвил.

— Оружие только надо оставить за деревней.

С ним все согласились.

Еще некоторое время обсуждали детали, после чего разошлись в стороны и направились к своим товарищам. Через некоторое время и красные и белые подошли к деревне опять. Они оставляли оружие на околице и входили в деревню.