Стальной Лев Революции. Начало - Страница 3

Сейчас модно писать и снимать о том, какими они все были хорошими, но никто не задается вопросом — почему они проиграли? А этот вопрос — самый главный. Все остальное — нюансы и оттенки нюансов.

— И почему же они проиграли?

— По одной причине. Твои любимые белые не желали понимать, что в стране, которая называлась Россия они всех уже достали и поэтому не нужны здесь со своими старорежимными порядками.

Проиграли политически и, что самое главное, у них и не было шансов выиграть.

Разгромили бы большевиков, пришли бы другие. Все вышло бы точно также в отношении белого движения.

Места им в этой стране не было.

Кто понял это, тот остался и принял Революцию. Такие дослужились, как например Шапошников, до генералов и маршалов, нашли себя в новом мире и обществе, а Колчаки с Деникиными — инородные тела.

Достали они людей своими понтами, своим баблом, которое просаживали на модных европейских курортах. Своими дворцами, золотыми погонами и французским языком, на котором писали книги.

— Французский язык тебе, чем не угодил-то?

— Да мне-то он по барабану. Ты мне ответь на такой вопрос. Ты «Войну и мир» Льва Николаевича хоть один раз в жизни прочел?

Я замялся. Признаваться, что не прочел ни разу, было совершенно неудобно.

— Можешь не отвечать. Вижу, что ни разу не прочел.

— И что? В моем классе всего пара человек прочла. Я и не помню уже.

Леха опять рассмеялся.

— Ага, включая учительницу по литературе. Не так что ли?

Тут я тоже засмеялся. Леха продолжил.

— И все по одной простой причине. Французского языка в «Войне и мире» много. Постоянное перескакивание с крупного французского текста на мелкие сноски с переводом на русский утомляют. Это одна из главных причин. Я, например, вообще не понимаю, зачем это надо? Каждый раз, когда перечитываю, меня это раздражает. Писали бы весь текст на русском. Сомневаюсь, что Лев Николаевич обидится. Прекрасный сериал, удивительные истории, а все это мимо нас проходит. Не читаем мы «Войну и мир». Адаптировать текст нужно для тех людей, которые говорят по-русски. А в том виде, в котором роман сейчас заставляют читать, он для тех, кто по-французски говорить начал раньше, чем на родном языке. Вот тебе и пример. Не согласен?

Я задумался. С такого ракурса я творчество писателей как-то не рассматривал, однако и возразить нечего было.

— Хорошо. Здесь я согласен, а остальное?

— А в этом ключ, — заявил Леха. — Все остальное нюансы. Самое главное — это различие культур, которое образовалось между народом, простыми людьми, с одной стороны, и дворянством и интеллигенцией, с другой, а творчество Льва Николаевича — прекрасный показатель этого разрыва. Это корни проблемы. Толстой, который был с одной стороны интеллигентом, а с другой еще и графом, видимо это понимал. Иначе откуда все эти толстовки, сохи, «Филиппки» и вообще толстовство. Только он объяснить этого не сумел. Потусовался с народом, а потом бросил соху и написал «Анну Каренину». Что очень показательно.

Точно так у нас интеллигенция по жизни мотается. То туда, то сюда.

Мы еще поговорили какое-то время, потом мой друг ушел, а я еще достаточно долго размышлял над тем, прав он или нет. Аргументов «против» у меня не было. Именно поэтому я и начал читать исторические исследования, документы, мемуары и воспоминания.

Следующий наш разговор произошел через пару недель.

Леха позвонил мне вечером и заявил, что приглашает меня в баню и нас ждут «пацаны». С большинством из них я уже, так или иначе, был знаком. С Лехиной подачи, после того как я оптимизировал его компьютер, его друзья стали обращаться ко мне с просьбами. Починить компьютер или наладить какие-то программы. Я не отказывал, понимая, что это тоже мои соседи, а отношения для этих людей — самое главное.

Именно в бане мы и продолжили разговор про белое движение.

Один из присутствовавших начал рассказывать, что его прадед был офицером и дворянином. После чего Володя, так звали этого парня, выразил сожаление, что в Гражданской войне победили не белые.

— Фигня это все, отвечаю, — Леха был в своем репертуаре. Однако тут я принял сторону Лехиного оппонента.

— С чего ты так решил-то? — спросил я. — Офицеры тебе царские, чем не угодили-то?

— Да какие там офицеры остались? Потери были такими среди кадровых офицеров, что пришлось всех подряд в офицеры принимать, как в пионеры. Дам тебе книгу прочитать «Пушечное мясо Первой мировой» называется, сам все увидишь. В 1914 году, к началу войны, было тридцать тысяч кадровых офицеров и тридцать пять тысяч — офицеров запаса, при этом в 1914–1915 годах русская армия потеряла убитыми и ранеными сорок пять с половиной тысяч офицеров. Это составляло — семьдесят процентов, от состава на начало войны. Сам подумай.

Леха сделал небольшую паузу на пиво.

— А про «золотопогонников» скажу так. В 1943 году, когда вновь ввели погоны в Красной армии, многие военнослужащие говорили, что «боролись они долгие годы, против проклятых золотопогонников, а теперь опять погоны вводят», после чего обычно добавляли — «а потом что? Опять царизм?». Многие были недовольны.

Все немного растерялись, так как было не очень понятно каким образом связаны белые офицеры и 1943 год. Об этом я и спросил. Леха ухмыльнулся.

— Парни, вы себе только представьте — как нужно было достать людей, чтобы через двадцать пять лет, а это, между прочим — поколение, люди с такой ненавистью отзывались о «золотых» погонах? До каких печенок надо народу было долезть?

После этих слов все задумались, и разговор перешел в какую-то другую плоскость. Через некоторое время я все же спросил.